Спектакли: МХТ: Белая гвардия

Белая гвардия

(Дни Турбиных)

Автор	Михаил Булгаков
Режиссёр	Сергей Женовач
Художник	Александр Боровский
Художник по костюмам	Оксана Ярмольник
Художник по свету	Дамир Исмагилов
Композитор	Григорий Гоберник
Военный консультант	зам. военного коменданта города Москвы Игорь Громов
Помощник режиссёра	Наталия Кольцова
Продолжительность	4 часа с 1 антрактом

Серым цветом выделены роли, сокращённые в процессе работы над спектаклем

Алексей Турбин	Константин Хабенский
Николка Турбин, его брат	Иван Жидков (Актёр Театра Табакова)
Елена, их сестра	Наталья Рогожкина
Владимир Робертович Тальберг, полковник генштаба, её муж	Валерий Трошин
Виктор Мышлаевский, штабс-капитан, артиллерист	Михаил Пореченков
Леонид Шервинский, поручик, оперный певец, личный адъютант гетмана	Анатолий Белый, Никита Зверев (Актёр Театра Табакова)
Александр Студзинский, капитан	Дмитрий Куличков
Лариосик, житомирский кузен	Александр Семчев
Гетман всея Украины	Валерий Хлевинский
Фон Шратт, германский генерал	Вячеслав Жолобов
Фон Дуст, германский майор	Олег Тополянский
Врач германской армии	Роман Кириллов, Олег Мазуров
Кирпатый	Роман Кириллов, Олег Мазуров
Фёдор, камер-лакей	Владимир Кашпур
Максим, гимназический сторож	Виктор Сергачёв
Юнкер	Олег Соловьёв
Болботун, командир первой Петлюровской дивизии	Владимир Тимофеев
Галаньба, сотник-петлюровец	Иван Колесников (Актёр Театра Моссовета)
Ураган	Григорий Рыжиков
Телефонист	Олег Соловьёв
Дезертир	Алексей Агапов
Человек с корзиной	Павел Ващилин
Первый офицер	Павел Ващилин
Второй офицер	Иван Колесников (Актёр Театра Моссовета)
Еврей	Сергей Медведев
Юнкера	личный состав батальона Почётного караула 154-го отдельного комендантского полка военной комендатуры города Москвы

Оценка: 10

Отзыв: Во всех статьях о спектакле подчёркивался опрокинутый мир, в котором живут герои; и он действительно опрокинут. Такое впечатление, что на сцене началось землетрясение, а потом вдруг прекратилось, так, что всё вокруг застыло; кусок дома Турбиных, который стал пустынной улицей с фонарными столбами, завис над пропастью, в любую минуту готовый в неё окончательно обрушиться. В то же время эта пропасть тоже становится куском старого мира, его последним оплотом, и именно там сидят солдаты, именно туда, как в убежище, стремится Турбин, именно оттуда, из старого мира, неожиданно появляется молодой еврей, продолжающий жить как раньше. В "ровном уголке" Турбины пытаются продолжать жить "как раньше", сохранять хорошее настроение, присутствие духа, домашний уют, единую семью, однако это не получается. В начале они беспомощно, неуютно, в тесноте, ютятся с краю сцены, на них прямо в доме падает снег, и подобие уюта, ощущение дома, любви, радости, возникают всего несколько раз, когда на сцене находятся всего несколько очень близких друг другу людей. Но постоянно чувствуется напряженность, спокойствие - лишь видимость. В конце спектакля появляется умиротворение, уют, радость, покой вроде бы возвращаются; начинают идти и даже бодро бить часы Турбиных, до этого стоящие. Однако это всё происходит, приходит новая жизнь только для Елены и Шервинского, понятно, что у остальных, в том числе у молодого Николки, впереди, скорее всего, ничего хорошего не будет.

Очень сильно, новые для себя роли и в новом для себя стиле сыграли Семчев, Пореченков, Хабенский, Куличков, Жидков, Рогожкина, Трошин и Хлевинский. Открыл для себя новое имя, о котором до этого только слышал - Анатолий Белый (в некоторых сценах он напомнил мне Домогарова). Очень понравились (не в первый раз!) Жолобов, Тополянский, Кашпур, Сергачёв, Ващилин, Медведев (он появляется в крохотном эпизоде, но производит сильнейшее впечатление, а этот эпизод оказывается одним из главных воспоминаний о спектакле). Все они играют в лучших традициях Художественного театра, это - настоящий РПТ, на сцене истинные Турбины. Хорошо, что такая маленькая роль у Рыжикова, жалко, что почти не видно Тимофеева, Ващилина и Мазурова.

Сергей Женовач о спектакле (из интервью "Афише")

- Актёры, с которыми Вы репетируете "Дни Турбиных", кто из них - люди одной с Вами крови?

- Я, вообще-то, всегда убегал от больших театров, я пошёл туда только после того, как ушёл из Театра на Бронной. Но я по-прежнему стараюсь работать только там, так что складывается возможность собрать компанию. И во МХАТе такая возможность возникла. Ну начнём с молодых, которые играют весь круг Турбиных: это Костя Хабенский, который репетирует Турбина, Миша Пореченков - Мышлаевский, Никита Зверев и Анатолий Белый, которые по очереди будут играть Шервинского (Никита, кстати говоря, был моим студентом). Наташа Рогожкина репетирует Елену Андреевну. Дальше - студенты Евгения Каменьковича, тоже моего товарища по институту; у нас было три общих выпуска в мастерской Фоменко. А до того он был моим преподавателем, когда я учился у Петра Наумовича. Вот и сейчас у него есть собственный курс во МХАТе, у меня - собственный в ГИТИСе, и его студенты - они как бы и мои тоже. Дальше: радость встречаться с мастерами, такими как Кашпур Владимир Терентьевич, Виктор Николаевич Сергачёв, со Славой Жолобовым мы уже были знакомы, но никогда не работали. С Валерием Хлевинским интересно поработать. Но самое главное - Турбины, за пьесу можно браться, если возникает компания Турбиных; мне кажется, что на репетициях эта компания возникла. Ведь настоящий, подлинный театр начинается с компании: очень важно чувствовать друг друга, подхватывать друг друга, не толкаться, не мешать, не навязывать свою точку зрения, а сочинять вместе. Вот такое театральное сочинение есть предмет театра - я одно предлагаю, другой человек подхватывает, потом третий…

- …И в результате получается не то, что было придумано сначала.

- Конечно, театр это такой институт, где очень много народу и где трудно сохранить те намерения, с которыми ты сюда приходишь. Поэтому чем больше ты приносишь в замысле, тем выше гарантии, что хотя бы что-то ты донесёшь до премьеры. Поэтому я всегда много-много всего стараюсь принести. Но главное - изначальная затея, а это дело постановочной команды. Я очень счастлив, что могу работать с друзьями, с друзьями, с которыми мы друг друга чувствуем и понимаем - это и художник Александр Боровский, и художник по костюмам Оксана Ярмольник, и Григорий Яковлевич Гоберник, композитор. Я знаю, что есть такие режиссёры, которые конструируют спектакли на… как это называется, телевизоры такие?

- Компьютеры.

- Да, есть режиссёры, которые на компьютерах могут рассчитать пространство, а потом рассчитать перемещения артистов, картинки у них красивые получаются. Но тогда уходит природа театра, когда трудно одно отчленить от другого, когда всё замешано на едином порыве и разделить целое невозможно, а режиссёр должен всё скоординировать. Известно же, что режиссура - это прежде всего ощущение целого.

- Я представляю себе рабочее место режиссёра: артисты на сцене, а в зале, ряду в восьмом, за столом в проходе сидит режиссёр. А где буквально сочиняется спектакль?

- Наша постановочная команда собирается в мастерской у Александра Боровского. Даже когда уже сделаны макеты, мы встречаемся там и придумываем, сочиняем спектакли. Потому что для меня спектакль начинается с пространства.

- Это как в "Театральном романе": цветная коробочка, а в ней маленький Александр Семчев бегает?

- Я же забыл назвать Сашу! Он играет Лариосика. Нет, Сашу вписать в пространство невозможно, он непредсказуемый. Но в начале самое важное - всё-таки найти это пространство и потом его почувствовать. Если оно не надоедает, не раздражает, если в этом пространстве хочется походить, пожить, тогда уже начинается сочинение, а дальше возникает компания артистов, и понеслось.

- МХАТовским актёрам, вероятно, как и актёрам Малого, тоже будет негде присесть на сцене? Вы им в "Горе от ума" даже стула не поставили.

- Я счастлив был ставить на сцене Малого, великой, действительно потрясающей сцене. Но в этом театре актёры привыкли на сцене рассиживаться, и мне хотелось их поднять, хотелось и в Грибоедове, и потом в Островском найти движение, стремительность. Что касается МХАТа, то тут стулья есть, и стол, и застолье есть, хотя здесь нет бытового решения спектакля.

- А вы знаете людей той же крови, что и Турбины, в реальной жизни?

- Это, как говорят в кино, уходящая натура, вернее, она уже ушла, этих людей уже не вернуть, в этом и трагедия.

- Получается какая-то классицистская трагедия, а ведь когда-то она была реальной жизнью.

- Абсолютно, абсолютно! Она и сейчас реальная, потому что мы тоже сейчас переживаем слом. Просто тогда была иная культура - без понятия самодержавия, без понятия монархизма эту пьесу просто не понять и не почувствовать. Другое дело, что и сегодня можно понять, что такое - когда вдруг в одну секунду всё съехало со своих мест, вдруг всё сдвинулось. Для той эпохи это означало: есть царь, есть Бог, есть мама, есть папа, понятно, как дальше жить и что жить я буду в этом доме; но всё рухнуло в одну секунду, и ничего не осталось - прошлое они потеряли, настоящего у них нет и будущего нет тоже. Оставаться в этой стране и принимать людей, которые у них были слугами и которые сейчас стали определять их жизнь, - они не знают как. Бороться против них? А против кого, против своих же? Уезжать? Но они не могут жить без этой страны. И как найти себя в этой ситуации? Бежать, как Тарелкин впереди прогресса, либо выжидать, куда всё повернётся, жить созерцательно? Поэтому так важна в пьесе седьмая картина, где возникает собрание и их лидер Алексей Турбин, который понимал и чувствовал, что дело не в петлюровцах, не в том, что сейчас за власть, потому что в городе 18 переворотов было (18 переворотов в одном месте!), произносит монолог. Мы этот монолог оставляем, только переносим в уста Мышлаевского. Это монолог о том, что вот есть стол, стол как стол, переверни его, поставь его на бок, всё равно - придёт время, и он опустится ножками вниз, потому что это стол. Так и Россия: придут большевики, уйдут большевики, а она останется.

Белая гвардия и МХАТ (по В. Татаринову и А. Смелянскому)

Свои первые пьесы Булгаков написал ещё в 1920-1921 годах во Владикавказе. Тогда Михаил стал писать пьесы - наспех, ради заработка, хотя первая из них была для него отнюдь не случайной. Речь идёт о драме "Братья Турбины" (1920), замысел которой Булгаков лелеял давно. Уже здесь появляется герой, которого зовут Алексей Турбин - фамилию Турбиных носили предки Булгакова со стороны матери. Действие пьесы происходило в 1905 году, она была снабжена подзаголовком "Пробил час". Как и другие пьесы того периода, она была ненавистна самому автору, который безжалостно предал её огню в 1923 году в Москве.

К прежнему замыслу Булгаков вернулся только в январе 1925 года, когда он начал делать наброски пьесы "Белая гвардия" - пока ещё название пьесы было тем же, что и у недавно завершенного романа. В апреле Булгаков получил записку из МХАТа о том, что роман "Белая гвардия" привлёк внимание одного из режиссёров театра, как возможный материал для пьесы. В августе "Белая гвардия" была закончена. После двойственных оценок Луначарского - то "не вижу препятствий к постановке", то "пошлая пьеса" - и некоторых переделок приступили к репетициям. Однако на основании предварительного просмотра представители Главреперткома заявили, что пьеса представляет собой "сплошную апологию белогвардейцев". Потянулись бесконечные генеральные репетиции пьесы, переименованной в "Дни Турбиных", на которых решался и никак не мог решиться вопрос - разрешат или не разрешат?

2 октября прошла публичная генеральная репетиция. Появление на сцене офицеров часть молодёжи встретила свистом, но в целом публика была настроена сочувственно. Вечером того же дня спектакль активно обсуждался на диспуте " Театральная политика советской власти", проходившем в Коммунистической академии.

С докладом на диспуте выступил нарком просвещения Анатолий Луначарский. Часть доклада была посвящена пьесе "Дни Турбиных". Луначарский считал, что пьесу ставить можно: её идеология сомнительна, но для нас не опасна - наш желудок может переварить и острую пищу. "Автор пьесы Булгаков, - говорил нарком, - приятно щекочет обывателя за правую пятку". Или вот Булгаков рыдал над смертью офицера, а Луначарский возражал: "офицеру должна быть офицерья смерть". Самого автора пьесы Луначарский невзначай охарактеризовал как человека, которому "нравятся сомнительные остроты, которыми обмениваются собутыльники, атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля…" Докладчику категорически возразил критик Орлинский: показывать пьесу зрителям недопустимо, потому что это "политическая демонстрация, в которой Булгаков перемигивается с остатками белогвардейщины". Выступил на диспуте и Владимир Маяковский. По его мнению появление этой пьесы в репертуаре МХАТа было совсем не случайным: "начали с тётей Маней и дядей Ваней и закончили "Белой гвардии"". Он категорически высказался против запрещения пьесы и предложил решить проблему в свойственном ему хулиганском стиле: "давайте я вам поставлю срыв этой пьесы - меня не выведут. 200 человек будут свистеть, а сорвём, и скандала, и милиции, и протоколов не побоимся… Если на всех составлять протоколы, кто свистит, то введите и на тех, кто аплодирует".

5 октября 1926 года состоялась премьера "Дней Турбиных". Атмосфера в зале царила исключительная, совершенно непохожая на другие премьеры. Люди сидели, словно заколдованные, во время представления случались обмороки, и потому у подъезда театра едва ли не дежурила "скорая помощь". В этом не было ничего удивительного - со времени окончания гражданской войны минуло чуть больше пяти лет, и у многих зрителей братья, мужья, отцы тоже были офицеры - погибшие, эмигрировавшие, пропавшие без вести, уже сосланные или ещё скрывающиеся. Спектакль же был заострён на "смену вех", на принятие революции и на возможность героев пьесы сотрудничать с новой властью. В этом вопросе не было никакой двусмысленности. Всё сделано было для того, чтобы не только Турбиным, но и самому театру вписаться в новые "предлагаемые обстоятельства". Станиславский принимал активное участие в выпуске спектакля (хотя и не поставил своего имени на премьерной афише). А потом сделал всё от него зависящее, чтобы спектакль отстоять. Спектакль утвердил новое поколение актёров. Николай Хмелёв - Алексей Турбин, Михаил Яншин - Лариосик, Вера Соколова (затем Алла Тарасова) - Елена, Марк Прудкин - Шервинский, Иван Кудрявцев - Николка, Борис Добронравов (затем Василий Топорков) - Мышлаевский, Виктор Станицын - Фон Шратт, Михаил Кедров - сторож Максим - составили основу нового актёрского ансамбля советского МХАТа.

Но намерения театра были истолкованы превратно. На уровне Правительства СССР было принято решение встретить спектакль жёсткой критикой, которая мгновенно превратилась в компанию травли театра и драматурга. Вот лишь некоторые отзывы: "Художественный театр получил от Булгакова не драматургический материал, а огрызки и объедки со стола романиста" (М. Загорский), "Идеология стопроцентного обывателя" (Э. Бескин), "И роман, и инсценировка ничтожны по своему содержанию, идеологически чужды современности и явно реакционны" (В. Ашмарин), "Автор одержим собачьей страстью" (В. Блюм). Булгакова обличали даже в "рифму": "Восхищенье до истерики… Шёпот кумушек… аншлаг… Снова - душки-офицерики и петлюровский кулак… Много, очень много публики: так рекою и течёт! МХАТ, смеясь, считает рублики: "Что поделать-с… Хозрасчёт!"". Тем временем "Дни Турбиных" прошли в октябре 13 раз, в ноябре и декабре - по 14 раз в месяц. То есть в среднем спектакль показывали каждый второй день.

На следующий театральный сезон "Дни Турбиных" были сначала сняты из репертуара МХАТа Главреперткомом, а затем всё-таки разрешены. Станиславский лично благодарил за это в письме Клима Ворошилова, одного из приближённых Сталина.

2 февраля 1929 года Сталин написал свой знаменитый ответ на письмо драматурга Билль-Белоцерковского (и вопросы, и ответы явно не были экспромтом). Оценка Булгакова и его пьес была недвусмысленной. "Дни Турбиных" - это, оказывается, "демонстрация всесокрушающей силы большевизма", хотя в успехе пьесы автор "неповинен". Итогом этого совершенно беспардонного словоблудия можно считать следующее глубокомысленное рассуждение: "Почему ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье и "Дни Турбиных" - рыба" (сам усатый искусствовед смотрел спектакль не менее семнадцати раз). Понятно, что после этого спектакль, как и другие постановки по пьесам Булгакова, был снят. Однако в начале 1932 года по звонку сверху во МХАТе срочно восстановили и ввели в репертуар "Дни Турбиных". Премьера состоялась 15 февраля, и успех был вновь ошеломляющим: лишние билеты начинали спрашивать ещё на соседних улицах, занавес по окончании представления давали 20 раз. Окончательно спектакль был снят лишь в 1941 году, когда на гастролях в Минске во время бомбёжки сгорели декорации. К тому времени спектакль прошёл 987 раз на полных аншлагах.

Следующее обращение МХАТа к пьесе произошло в 1967 году. Режиссёром спектакля был Л. Варпаховский, художником - Давид Боровский. Режиссёр накануне премьеры говорил следующее: "В новой постановке нам хочется шаг за шагом проследить, как под ударом истории разламывается единство среди кадрового офицерства, спаянного кровью, пролитого на полях первой мировой войны. Дороги людей расходятся. С сегодняшних позиций ещё яснее выступит заложенная в пьесе идея о том, что колесо истории вертится только в одну сторону и всякий, кто попадает под это колесо, погибает". В спектакле играли Владлен Давыдов (Тальберг), Владимир Кашпур (Фёдор), Иван Тарханов (Фон Шратт).

В истории МХАТа осталась и постановка "Дни Турбиных" 1981 года на Малой сцене. Это был дипломный спектакль школы-студии МХАТ в постановке Николая Скорика, получивший высокую оценку худсовета и включённый в репертуар театра. В спектакле играли Дмитрий Брусникин (Турбин), Андрей Смирнов (Тальберг), Полина Медведева и Елена Майорова (Елена), Александр Феклистов (Мышлаевский), Роман Козак (Шервинский), Сергей Варчук (Студзинский).

Постановка "Белой гвардии" 2004 года - четвёртая редакция булгаковской пьесы в истории МХАТа. Она, как и предыдущие спектакли, выводит на сцену новое актёрское поколение - Наталья Рогожкина, Михаил Пореченков, Константин Хабенский, Иван Жидков, Дмитрий Куличков, Сергей Медведев, Анатолий Белый.